За атмосферными осенними фотографиями нижегородцы едут в Подвязье. Здесь на высоком берегу Оки расположилась старинная усадьба Приклонских-Рукавишниковых — самые древние ее постройки относятся к XVIII столетию. Почти четверть века назад в эти величественные развалины влюбилась молодая энтузиастка и культуролог, которая взялась за сохранение усадебного комплекса.
Сейчас Жанна Потравко уже на правах владелицы продолжает возрождать усадьбу и приглашает лучших специалистов, чтобы вдохнуть в Подвязье новую жизнь. Но еще совсем недавно у нее пытались изъять памятник архитектуры, в который она вложила столько сил и любви. Мы поговорили с Жанной о судах, о реставрации и о сложностях, с которыми неизменно сталкивается владелец исторической недвижимости в Нижегородской области.
Содержание
Как Жанна Потравко стала владелицей усадьбы
О судебных разбирательствах
О реставрации
Об инвестициях и хозяйстве
О проблемах Подвязья
О будущем усадьбы Приклонских-Рукавишниковых
«Я оказалась здесь почти случайно»
Жанна, вы рассказывали, что ваше первое знакомство с усадьбой Приклонских-Рукавишниковых состоялось в конце 1990-х. Как получилось, что она стала делом вашей жизни?
Да, я оказалась здесь впервые в 1999 году. До этого 15 лет прожила в Богородске и просто не знала о том, что рядом есть такая жемчужина. Экскурсии сюда не водили, да и вообще в России тогда даже не пытались популяризировать архитектурное наследие. Рассказал мне об усадьбе наш замечательный богородский краевед Андрей Белехов. Он собирал антиквариат и однажды продал мне шкаф с совершенно фантастическим навершием [декоративным элементом для украшения верхней части мебели — прим. ред.] из настоящего ореха. Этот шкаф был из усадьбы Приклонских-Рукавишниковых.
Вот так, почти случайно, я попала сюда… Попала и сразу оказалась под каким-то чарующим влиянием этого места. Только теперь, постигая замыслы архитектора, понимаю, как все эти элементы перекликаются, продолжают друг друга, завязываются в такую красоту, в которую невозможно не влюбиться!
В первый свой приезд я еще видела остатки былой роскоши. Усадьба подвергалась ужасающим разграблениям, ее буквально раздирали на части…. Мне часто говорят: ну с чего может вменяемый человек захотеть здесь жить и это сохранять, ну это же ненормально. Абсолютно согласна — ненормально! А нормально пройти мимо безнадежно больного ребенка? Уезжая каждый раз, я не могла смириться с тем, что оставляю это место беззащитным, на растерзание мародерам.
И тогда вы решили остаться в усадьбе насовсем?
О том, чтобы здесь жить, вообще не могло быть и речи. В главном доме не было крыши, из окон второго этажа росли деревья, на первом все было завалено обломками. Не было ни света, ни воды. К каждому выезду сюда я готовилась как к экспедиции на Северный полюс. Подвязье вымирало, никто из здешних бабушек не был готов предоставить жилье. У меня было достаточно денег и возможностей, но въехать было просто некуда.
Я завалила министерства письмами, три года ходила кругами, собирала техпаспорта, чтобы выкупить усадьбу. А в 2002-м, когда у меня было все готово к аукциону, объявили мораторий на приватизацию федеральных памятников. Я еду в орган охраны, и там мне говорят: ищите другую усадьбу.
Мы с мужем посмотрели региональные памятники… Помню усадьбу в Лазарево, еще целехонькую, как с картинки. Съездили в Ветошкино. А ночью я проснулась и поняла, что не могу дышать от этого предательства. Куда я поеду из Подвязья, на кого его оставлю? Наутро приехала в Минимущества и говорю: я согласна на аренду.
И вот вы заключили договор аренды. Сколько это стоило?
Расценки были просто сумасшедшие, как будто это дом на Красной площади. В общей сложности я заплатила чуть ли не 10 000 $ за несколько месяцев владения усадьбой. По договору бессрочной аренды ее могли в любой момент потребовать обратно. Но мне было все равно.
Я приехала сюда в мае, с грудным ребенком и мамой, нам позволили поселиться в местной школе. Я не давала себе даже часа отдыха. Вычищала завалы мусора в доме, возила на своем родстере [двухместном автомобиле со съемной крышей — прим. ред.] рубероид. Убила его полностью на этих дорогах, но была счастлива, что вдыхаю в дом жизнь. К осени над одной частью главного дома появилась крыша. Когда я провела электрику и готовилась въехать, приходят сельчане и говорят: мы здесь прописаны.
Они хотели поселиться в усадьбе?
Да. Это простые русские люди, они не умеют хитрить. Просто в 1990-е годы их оставили без внимания, как и всю нашу страну. И мне пришлось к ним присмотреться. Потому что министерство спустя полгода решило прекратить договор аренды.
Я помогла своим соседям приватизировать квартиры в этом доме, а потом выкупила их. Приобрела им жилье в селе, о котором они мечтали. Позже выкупила остальные комнаты и помещения в этом доме. Покупала землю кусочками, как только узнавала, что они планируются к застройке. Но на это ушли десятки лет.
Каждый год я планировала делать по одной крыше. Когда снег ложился на только что построенную кровлю, для меня это был личный праздник. У меня даже не было прав собственности, я жила как на вулкане. Мне было в конечном итоге все равно, кто я здесь — главное, чтобы у меня были возможности и права делать свое дело, трудиться. Я и сейчас повторю то же самое.
Как изменилась ваша жизнь в 2021 году, когда вы стали полноправной владелицей усадьбы?
Знаете… нисколько. Мое утро в любом случае начинается с планов, и ничто не может на них повлиять. А вечером после дневных трудов могу просто упасть в постель, закрываю глаза и чувствую, как усадьба держит мою кровать — вот так, на руках — и убаюкивает меня: «Спи, отдыхай, а завтра снова работать». Никакие внешние воздействия не могут поколебить мое внутреннее состояние. Пока я живу в этом доме, пока дышу, буду за него биться и драться, чтобы оставить его следующему поколению.
«Я выиграла суд благодаря поддержке людей»
Последние пару лет управление госохраны ОКН пыталось изъять усадьбу, обвиняя вас в бездействии. И только весной суд окончательно поставил точку в этом споре, встав на вашу сторону. Насколько неожиданными для вас были эти попытки?
До 2022 года я находила полное понимание в правительстве. Меня приглашали туда на обсуждение всех вопросов о содействии в восстановлении усадьбы. А потом вдруг раз — и море кляуз!
За прошлый год я участвовала в 63 судебных заседаниях, платила штрафы за все работы, выполненные без разрешительной документации. Только за построенную крышу над домом отдала около полумиллиона рублей.
В суде меня спрашивали: «Вы это делали?». Они ждали, что я отвечу: «Нет, не я». И тогда у меня могли бы отнять усадьбу, потому что я не занималась сохранением ОКН. В суд были предъявлены акты, говорящие о том, что я купила ее целую, со всеми крышами и окнами, с перекрытиями, лестницами и жилыми комнатами и сама же ее разрушила. Я два года доказывала, что это неправда.
Просто слов нет, когда ты вникаешь в каждую мелочь, встречаешься со специалистами, привлекаешь сюда лучших, преодолеваешь все тернии, а кто-то за твоей спиной точит ножик. Нельзя в таком противодействии вообще что-либо восстановить.
Но в конце концов суд встал на вашу сторону. Что для вас значит эта победа?
Огромное значение имела поддержка людей, как и хорошее отношение к проекту со стороны Глеба Сергеевича Никитина [губернатора Нижегородской области — прим. ред.]. Я думаю, именно благодаря общественному резонансу мне удалось-таки переломить дело в судах. Это и есть лакмусовая бумага, показатель того, что в обществе восстановление архитектурного наследия может иметь отклик. У нас 101 усадьба в Нижегородской области, и так важно, чтобы у каждой появился любящий хозяин. На примере моей усадьбы хотя бы можно начать этот процесс.
«Главный дом вернется к нам белоснежным»
Давайте поговорим о приятном — о реставрации. Какие работы идут прямо сейчас?
У нас полностью готовы проекты под историко-архитектурную экспертизу двух зданий. Это позволило начать реставрацию главного дома и первые противоаварийные работы на служебном радиусном корпусе. Это объекты XVIII века, наиболее ценные для Нижегородской области.
Научное консультирование ведет профессор МАРХИ Ирина Константиновна Белоярская. Она настояла на том, что мы начнем реставрацию с сердца усадьбы — главного дома. Именно по ее указанию на фасаде появились маяки для наблюдения за трещинами. Почти год дом стоял на мониторинге, показывая, насколько он статичен, можно ли вообще с ним дальше работать. Я очень переживала, но мониторинг дал положительный результат. Это позволило нам провести изыскательские работы.
С трепетом ждала заключения экспертов о том, в какой цвет будем красить главный дом. Тут я могла повлиять на архитекторов только с выбором периода, к которому будем привязываться. Я посоветовалась с Александром Иулиановичем, наследником Рукавишниковых. И он говорит: «Только к Сергею Михайловичу» [первому владельцу усадьбы из купеческой династии — прим. ред.].
Мы взяли за отметку 1900 год, эксперты сделали зондаж [послойное раскрытие участка стены для изучения ее структуры — прим. ред.] и подготовили заключение на 22 листах. Я читаю: первый цвет — розовый. У меня сердце изошлось, но оказалось, это грунт по цементу. А второй цвет — белоснежный. Таким и будет наш дом.
Только потом я поняла, почему Александр Иулианович выбрал период своего прапрадеда Сергея Михайловича, а не прадеда Митрофана. Вот что значит родственное чутье! По сравнению с отцом Митрофан был большой новатор, при нем низ дома был терракотовым. Но все сложилось, и дом вернется к нам белоснежным.
Какие тайны усадьбы открылись специалистам?
Оказывается, дом перестраивался много раз. Например, он был ниже, а сейчас полы первого этажа поднимают нас практически под потолок. Изыскания помогают понять, что и в какой период менялось. Открываешь проем, а там мрамор — неожиданно!
Узнавая тайны дома, понимаешь его ценность — он однозначно достоин реставрации. Я много раз слышала от руководителей Богородского района, что усадьбу можно показывать в виде руин. Но у нас не сохранятся руины, у нас другой климат. Даже в Европе решили провести глубокую консервацию Колизея, потому что иначе его невозможно будет сохранить. А что говорить об усадьбе, которая находится в таком «трепетном» состоянии?
А с управлением госохраны объектов культурного наследия в итоге сложилось понимание?
Все работы выполняются с ним во взаимодействии. Мы с Григорием Викторовичем Меламедом [руководитель управления госохраны ОКН Нижегородской области — прим. ред.] обсудили дорожную карту, и теперь я двигаюсь в соответствии с ней. Если не получаю разрешения на какие-либо работы, этому действительно есть оправдание.
Например, чтобы начать изыскания на подковообразном здании, нужны противоаварийные работы. А проводить их без комплекса научных исследований мне запретили. Но дали список необходимых работ, чтобы сначала подтвердить предмет охраны, подготовить инженерные справки. Это длительный процесс.
За всю историю усадьбы — а это 24 реальных объекта культурного наследия — ни на один из них не было подготовлено предмета охраны. Эта работа легла на мои плечи. Только для маленькой привратницкой площадью 18 квадратных метров нам утвердили документ на 179 листах. В него вошли каждая загогулинка, каждый кирпичик, каждая деталь, изученная специалистами.
«Невозможно поднимать такую махину без инвестиций»
Какую помощь вы получаете как владелец усадьбы в Нижегородской области?
Сейчас я пользуюсь льготой от Минимущества: ежегодно мы платим 1 рубль за аренду всех 15 гектаров земли. Теперь в министерстве создали юридическую базу, чтобы собственник мог вернуть более 50% от стоимости затрат на восстановление памятников. Это ощутимая помощь. Можно отреставрировать одно здание, получить возмещение и дальше вкладывать деньги.
Я ищу разные варианты развития нашего туристического места. Например, региональная Корпорация развития заинтересовалась этим проектом. На их уровне намного проще решать сложные вопросы, пробовать искать инвесторов… или, лучше сказать, соинтересантов. Потому что инвестиции — это зачастую меценатство чистой воды: так мы собирали деньги на окно Фальконье. Я очень горжусь тем, что получилось выкупить эти стекла исторического цвета и что это окно сможет радовать гостей усадьбы.
Знаю, что вы общаетесь с владельцами других усадеб со всей России. Чей опыт вас особенно вдохновляет?
В Нижегородской области тоже есть положительные примеры. Павел Михайлович Солодкий — теперь флагман среди владельцев исторической недвижимости. Нижегородец, которому удалось пройти все этапы — от покупки объекта культурного наследия до его восстановления и победы в премии «Наследие дороже», когда он на всю страну прогремел со своим проектом. Очень радостно, что теперь государство частично вернет ему средства.
Таких людей объединяет желание вложить свои деньги, свой труд, даже свою жизнь в то, что останется после нас. Один из ярких примеров — Галина Георгиевна Степанова, владелица усадьбы Марьино в Ленинградской области. У Галины Георгиевны 80 работников, ферма с альпаками и 5 гектаров цветника возле дома — благодаря грантам она имеет возможность заниматься цветами.
Получается, в Марьино 80 работников. А сколько человек в команде Подвязья?
Сейчас у нас 13 человек, речь идет в том числе и о соинвесторах. Потому что поднимать такую махину без дополнительных инвестиций невозможно. У нас разработана дорожная карта, и мы параллельно с реставрацией занимаемся проектами.
Мы все здесь самозанятые. Экскурсии ведет Екатерина Прямкова, член гильдии экскурсоводов, очень увлеченный человек. Сами готовим еду в нашем ресторане. Два года назад стартовал проект «Глэмпинг Парк Подвязье», мы подготовили два глэмпинга. Через год привлекли соинвестора: Джамиля Сайрамова приехала к нам из Москвы, ей понравилось, и теперь она тоже полноценный член нашей команды.
Каждый из нас занимается своим делом. На мне, конечно, полная ответственность за весь комплекс реставрационных работ. А что касается бизнес-проектов, тут уже поле для привлечения заинтересованных людей, желающих претворить свои идеи в жизнь вместе с нами.
Вот и ваш сын Никита тоже в команде. Он с самого начала знал, что будет вам помогать в восстановлении усадьбы?
Никита — удивительный мальчик. Я не планировала оставлять его здесь, отнюдь. Мне хотелось, чтобы он был полезен обществу и миру именно как городской житель. Мы сменили много школ, было время, когда мы вставали в 4 утра, чтобы добраться до 8-го лицея в центр Нижнего Новгорода. Потом Никита продолжил учиться в Москве, и я рассчитывала, что он останется там. Но Никита решил жить в усадьбе. Сейчас большинство процессов здесь ведет именно он.
А недавно появился его одноклассник Николя. Они вместе были увлечены космосом, ходили на занятия в ВДНХ. Год назад Николя поступил в Бауманку, а прошлой осенью приехал сюда и спрашивает: «Правда, что у вас здесь есть участок земли?». А я действительно выкупала землю рядом с усадьбой, чтобы ее не застроили. Теперь Николя делает здесь лавандовую ферму.
Только с водой нас обманули. В усадьбе была старая водопроводная система, еще рукавишниковская, она прохудилась. Мы с жителями собрали деньги, проложили трубу по моей земле. Обращаюсь в Водоканал, а там говорят: надо сделать топографию участка. Мы с Николя оплачиваем топографию, дважды переделываем проект. И в конечном итоге — отказ. А могли бы сразу сказать, что не дадут воду.
Как в вашем хозяйстве появились коровы?
Сначала мы завели птичий двор. Дальше — больше. Я как культуролог увлеклась темой животноводства, потому что в ранее советское время здесь разводили быков и коров легендарной красногорбатовской породы. Эту породу исследовал профессор Бачин, он жил и работал в Подвязье. Фотографы даже приезжали в усадьбу, чтобы сделать красивые фотографии этих роскошных животных.
Каково же было мое удивление, когда я узнала, что этой породы больше не существует. И все же мне удалось найти двух особей. Теперь у нас есть единственные на всем белом свете сохраняющиеся чистокровные красногорбатовские коровки. Вместе с институтом генетики имени Вавилова мы привлекли лучших биотехнологов страны, и они дважды провели процедуру ЭКО от наших коров. Эмбрионы хранятся в донорском банке и ждут свою суррогатную маму.
Если все сложится, мы сможем когда-нибудь восстановить в Подвязье ферму в ее исконном месте — в 50 метрах от села. Тогда можно будет завести там хотя бы пять коров и продолжить работу по возрождению породы.
Из чего складывается экономика усадьбы? Экскурсии, глэмпинги, ресторан — это ваши главные источники дохода?
Давайте будем честны, это все-таки львиная доля личных средств. Усадьба сама пока не может на этом заработать. Все из-за отсутствия дороги. В этом году мы провели только три свадьбы. Этим энергичным молодым людям было все равно, пойдет ли дождь, или град, или камни с неба. Но ни одна пара больше не решилась сюда приехать. И как планировать мероприятие, если вдруг пойдет дождь и дорогу размоет? Мы даже для специалистов, которых приглашаем в усадьбу, купили ЗИЛ-131.
«Никаких дорог к Подвязью не планируется до 2042 года»
А что случилось с проектом дороги до Подвязья? Ее построят?
В 2020 году Минтранс говорил, что к 2023-му построят дорогу по самому короткому маршруту Каликино-Подвязье. А потом появляется какой-то безумный проект дороги от Шварихи, и строить ее собираются только до середины.
Я долго разбиралась в этой метаморфозе. Местная администрация тем временем сообщала губернатору, что хозяйка усадьбы саботирует строительство дороги. Какой именно дороги — они сами не договаривали. В этих хитросплетениях помог разобраться орган охраны. Из его ответа следует, что Богородский район преобразовали в Богородский муниципальный округ и в генплане последнего никаких подъездных путей в Подвязье не планируется до 2042 года.
Глава района парирует, что в Богородском округе много населенных пунктов остается без дорог. Но ведь ни в одном из них нет федерального памятника! Подвязье — это витрина Нижегородской области, ее отношения к труду, наследию, истории, вообще к России. Это место, куда надо привозить детей, на этом воспитывать поколение.
Значит, проблема в том, что нет этого звена — общего понимания с администрацией?
Не только. Есть люди, которые хотят застроить частными домами откос рядом с усадьбой. Эти участки когда-то были нераспределенными землями, а потом вошли в земли населенных пунктов. И информация об охранной зоне усадьбы почему-то не попала в систему градостроительной деятельности.
Мы с Григорием Викторовичем Меламедом [руководитель управления госохраны ОКН Нижегородской области — прим. ред.] обратили внимание на эту «случайность». Он полностью со мной солидарен в том, что здесь никто не должен строиться. Я очень благодарна ему за эту позицию.
Участки пообещали снять с кадастрового учета, но пока никто этого не сделал. Люди по-прежнему надеются, что смогут застраивать откос четырехэтажными домами с мансардами, и готовы платить за это любые деньги.
«Здесь будут балы и литературные вечера»
Вы говорили, что на восстановление усадьбы понадобится как минимум 15 лет. Какой вы видите ее спустя это время?
Этот разговор происходил год назад, то есть остается 14 лет! Причем столько времени уйдет на реставрацию при самых неблагоприятных условиях. До 2027 года мы с органом охраны планируем восстановить дом, а до 2030-го закончить реставрацию всей усадьбы, если хотя бы просто отсыпят дорогу.
Совсем недавно мы закончили весь комплекс научных изысканий, который включает в себя еще и планировку этого дома. Я уже точно могу сказать, что и где будет расположено. Например, пять комнат, где я сейчас живу, останутся для тех, кто будет владеть этим домом, заботиться о нем и его гостях. Они без лепнины, без украшений и находятся в той части здания, где нет таких красивых видов. Там мы полностью восстановили перекрытия и провели все коммуникации.
А в других частях здания что разместится?
Нынешние залы ресторана на первом этаже, скорее, станут помещениями для работы обслуживающего персонала. А все красивые мероприятия будут проходить уже в другой части дома, которая строилась как анфилада с бальной комнатой, с большой белой столовой, с диванной. В бальной комнате мы решили не восстанавливать утраченные перекрытия между вторым и третьим этажом, а сделать балкон, откуда можно смотреть на танцующие пары.
Еще планируется кабинет, где все желающие могут просто посидеть, почитать книги. Когда-то давно на приемах старшее поколение собиралось в таких кабинетах, чтобы поиграть в карты и обсудить политические вопросы, пока молодежь занята светскими увеселениями. В доме будут проводиться музыкальные и литературные вечера, экскурсии, научные конференции.
Я хочу увидеть усадьбу восстановленной, радоваться ее успехам. Иногда я забываю, кто я, как меня зовут, потому что надо работать, двигаться вперед. Когда я вижу результаты своих трудов — вот что делает меня счастливой, вот для чего я живу.
